Заветным словом, открывающим путь к тому или иному чиновнику, служила личная рекомендация знакомого или близкого ему человека: родственника, друга, земляка. В свою очередь, для сохранения и упрочения своей власти такой управленец нуждался в надежном и лояльном ему окружении. Принцип личной преданности становился одним из критериев его кадровой политики. Лейтмотивом звучали слова одного из персонажей русской литературы: «Ну, как не порадеть родному человечку?!» Такая система отношений в обществе, когда интересы отдельной группы людей или отдельных территорий доминируют над общими, чрезвычайно порочна и опасна. Это ведет к росту социальной напряженности в обществе, таит в себе угрозу государству его стабильности, целостности, способности к прогрессу. В советский период доминирования призрачных идей не раз происходили конфликты на почве столкновения клановых интересов. Они традиционно разрешались с использованием мощного репрессивного аппарата, а пропагандистская машина оставляла все происходившее за толстой занавесью умолчания»[5].
«Именно государственный социализм со своей жесткой плановой экономикой, общественной (обезличенной) собственностью, централизованным распределением благ стал благодатной почвой для существования и распространения вширь и вглубь местничества и клановых отношений, отмечал президент И.Каримов. В СССР кланы и местничество приобрели иное качество. Жесткость, а порой и жестокость, централизованной плановой экономики, общественная собственность стали благодатной почвой для их распространения. Роль распределителей материальных и других благ фактически выполняли управленцы различного уровня и ранга. Именно их благосклонности искали местные власти и руководители отраслей, предприятий, торговли.
Израильский эксперт Леонид Левитин так описал тенденции клановости в Узбекистане: «Авторитарность и авторитет первых секретарей послесталинской эры не только поддерживались Москвой, но и опирались на традиционные общественные структуры: кланы, региональные элиты. И хотя земляческие и прочие сепаратистские связи публично резко критиковались, предавались, так сказать, политической анафеме, в реальной жизни они имели очевидное политическое значение, поскольку отвечали ментальности среднеазиатского общества. Модернизируясь, оно продолжало оставаться традиционным обществом. Именно в этот период в Узбекистане стали развиваться сверху донизу, на республиканском, областном и районных уровнях отношения клиентельной зависимости, протежирование на основе земляческих и клановых связей, взаимной выгоды. Причем нельзя упускать из виду: непотизм (в смысле покровительства своим людям) для узбекского общества это совсем не то, что для западного. Во всяком случае, это явление не отвергается народной моралью, а воспринимается как нечто само собой разумеющееся»[4].
Безусловно, богатство региона также предопределяло социальную направленность общества, особенно это было заметно в областях, где отмечались предприятия, занятые в добыче и переработке золота, серебра, металлов, нефти и газа, именно там расцветали в большей степени коррупционные схемы вывода в «тень» капиталов и финансовых средств, происходили слияния интересов организованной преступности с местными элитными группами и властью. Как отмечал эксперт Дмитрий Арапов, «являясь богатейшей по запасам полезных ископаемых частью центральноазиатского региона (золото, полиметаллы, уран, газ, нефть и т.д.), обладая достаточными агроресурсами, Узбекистан остаётся страной острых социальных контрастов. Ему присущи типичные пороки государств афро-азиатского мира: коррумпированность госаппарата, клановость, трайбализм, непотизм и, что особенно важно, резкий разрыв между богатейшим меньшинством и беднейшим большинством населения»[3].
И все же при этом следует заметить, что на практике Москва всегда заигрывала с кланами и опиралась на их силу, авторитет и влияние, считая их важными рычагами управления регионами и контроля над народными массами. И в этом смысле она достигала позитивных результатов. Такая политика была, кстати, характерна для взаимоотношений как с Кавказом, так и с Центральной Азией. Колода национальных кадров всегда тасовалась Союзным центром, и в нужный момент на игральный стол выбрасывались козыри представители тех региональных элит и группировок, которые могли удержать власть и продолжать политику КПСС на местах. Это было важно, особенно в 1950-х годах, когда сталинская форма управления претерпела значительные изменения под влиянием хрущевской «оттепели», а также в связи с передачей части распределительных функций от отраслевых хозяйств территориальным, это можно было считать какой-то формой децентрализации и предоставления определенной экономической свободы регионам. То есть теперь вся мощь государственного аппарата концентрировалась в горизонтальных схемах местных советах, исполкомах, производственных структурах. Это предопределило важность и того, что представители кланов стремились теперь не только в сферы государственного и общественного управления, но и в низовые структуры в производства, градообразующие предприятия, которые влияли на экономическую ситуацию в городах, районах, областях и оперировали фондами и активами[2]. Теперь не министерства владели всеми запасами региона, а местные органы власти и хозяйствования, правда, такая политика продолжалась не столь долго. Но даже постхрущевский период не снизил степень влияния союзно-национальных элит на текущие политические процессы, а при Леониде Брежневе расцветающая союзная и республиканская коррупция стала мотором нелегальных отношений кланов с правительственными и партийными органами, в результате чего из официальной экономики всплыла ее теневая часть. Тем хуже было положение в публичной сфере, тем сильнее проявлялись криминальные тенденции, тем интенсивнее вторгались кланы и паразитические структуры в государственный аппарат и разворовывали национальное богатство страны.
Узбекистан, являясь относительно молодым государством[1], в то же время сохранил в себе черты патриархально-родовых и феодальных отношений с элементами восточной деспотии, и даже 70-летнее правление коммунистической власти не сумело сломать консервативные и традиционные схемы общественного устройства, быта и культуры. Нужно сказать, что Советская власть и не стремилась сильно дезавуировать патриархальные схемы в Центральной Азии, наоборот, она подстраивала их для реализации своих задач, в частности, для мобилизации сил и ресурсов в острые политико-экономические периоды. Между тем, тема клановости никогда не поднималась ни в официальной печати, ни в дискуссиях или в научных трудах, поскольку уже заранее исключался подобный подход. Такая версия о социальном делении граждан считалась антинаучной и враждебно-классовой, поскольку шла наперекор существующей теории советской стратификации.
РЕГИОНАЛЬНАЯ ЭЛИТА И БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ В УЗБЕКИСТАНЕ
Глава первая (Алишер Таксанов) / история и политика / Проза.ру - национальный сервер современной прозы
Комментариев нет:
Отправить комментарий